"Доннел Стерн: краткий обзор творчества"

Доннел Стерн - реляционный психоаналитик интерперсонального толка, его становление проходит в атмосфере интерперсонального психоанализа, что, в свою очередь, формирует его мировоззрение и понятийный аппарат.

В этой школе были обучены многие коллеги Д. Стерна, которые впоследствии будут называть себя реляционными психоаналитиками. За три или четыре года до Д. Стерна Стив Митчелл прошел обучение в интерперсональном подходе, и он всегда говорил, что интерперсональный психоанализ оказал важнейшее влияние на реляционный и стал его компонентом. На текущий момент, где бы ни преподавался реляционный психоанализ, интерперсональный психоанализ преподается как его часть. Среди других современных авторов, которые пришли к тому, чтобы идентифицировать себя, как одновременно интерперсональные и реляционные и ранее были обучены, как интерперсональные, - Марк Блехнер, Филип Бромберг, Сандра Бюхлер, Дарлин Эрленберг, Джей Гринберг и Ирвин Хирш.

Как указывает Д. Стерн в статье "Несформулированный опыт и реляционный поворот в психоанализе", 2019 г., неформальное различение (иногда сущностное, иногда – политическое) по-прежнему присутствует между реляционными аналитиками, которые идентифицируют себя как интерперсональные, и теми, кто укоренен в других школах психоанализа (психоанализ Самости, классический фрейдистский психоанализ). Д. Стерн придерживается позиции, что интерперсональный психоанализ по-прежнему остается самостоятельным направлением и считает себя как интерперсональным, так и реляционным психоаналитиком. Он является соавтором 4-х книг по интерперсональному психоанализу, в которых интерперсональная перспектива последовательно рассматривается от момента своего зарождения до текущего дня.

Как Доннел Стерн пришел к разработке теории несформулированного опыта?

На заре карьеры Д. Стерна будоражила идея З. Фрейда о власти Бессознательного в жизни людей. В то же время то, что происходило тогда в классической психоаналитической теории и практике казалось ему по сути своей безнадежным. Повсеместное использование стандартной психоаналитической техники, интерпретация как единственно возможное терапевтическое действие, преувеличенная нейтральность аналитика, ставящая под запрет любую вовлеченность, все это его разочаровывало и подталкивало к поиску чего-то иного. Стерну казалось, что существующая политика, царящая в психоаналитическом сообществе того времени, обкрадывает аналитическую ситуацию, лишает ее живости и человечности.

В то же время Д. Стерн восхищался фокусом интерперсональных психоаналитиков на межличностном взаимодействии, в нем он видел ключ к решению многих загадок. Таким образом, уже тогда Стерн понимал, что не хочет мыслить классически, но при этом он не имел точной альтернативы. Он скорее следовал своим интересам, надеясь, что точность мышления со временем придет. Анализируя свои мотивы в ретроспективе, Д. Стерн отмечает, что стремился к теории бессознательного, которая бы одновременно учитывала величественную власть бессознательного, описанного Фрейдом, и при этом признавала бы конструктивность межличностных отношений:

"Я хотел сформулировать теорию бессознательного, которая концептуализирует и выдвинет вперед не только несомненную значимость того, что описал Фрейд (и фрейдисты), что проявляется в нас каждый момент. Я хотел, чтобы эта теория также осветила мощную конструктивную силу контекста отношений. Я начал чувствовать, что бессознательное содержание лучше всего понимается не через символические репрезентации, которые искажаются или скрываются, но скорее как потенциальный опыт и то, чем этот опыт может стать. Со временем я назвал эту идею «несформулированным опытом» (Stern, 1983, 1997) и описал рассматриваемый феномен как неясный, глобальный и аффективно заряженный".

Работа над теорией несформулированного опыта заняла у Д. Стерна много лет. Если попытаться перечислить источники, вдохновившие его на ее создание, то среди них несомненно будут:
1. Теория бессознательного З.Фрейда;
2. Интерперсональный психоанализ, и прежде всего, идеи Г.С. Салливана (идея поля, модусы сознания);
3. Наследие академической психологии настоящего и прошлого (здесь и Анри Пуанкаре, размышляющий над тем, как происходит мыслительный и творческий процесс и предложивший одну из первых моделей инсайта, это и дедушка психологической науки - У. Джеймс с теорией потока Сознания, это Фредерик Бартлетт, изучающий загадки памяти, Джером Брунер, чей интерес - человеческое мышление, и наш современник, когнитивный психолог - Ульрик Найссер, автор работы "Познание и реальность");
4. Философия в лице, прежде всего, Мерло-Понти, Хайдеггера, Гадамера и Бергсона. Философия очень сильно повлияли на Д. Стерна, не будет преувеличением назвать его философствующим психоаналитиком;
5. Эмерджентность собственного опыта Д. Стерна. Сам он говорит об этом так:

"У меня также была личная причина, чтобы развивать эти идеи. Оглядываясь назад, я вижу, что еще до психоаналитического обучения у меня всегда было ощущение эмерджентности моего собственного опыта, чувство, что то, что я думаю и чувствую, возникает в моем сознании из какого-то менее артикулированного состояния".

Д. Стерн мыслит в рамках полевой модели. Здесь он выступает в качестве верного последователя Г.С. Салливана. Именно Г.С. Салливан вводит понятие поля в психоанализ, это происходит в период с 1920 по 1940 годы. Для Салливана межличностное поле — это непрерывный, неизбежный социальный аспект человеческой жизни. Это не психоаналитическая концепция, а вездесущая, конкретная, эмпирическая реальность, социологический и психологический факт, который пронизывает и помогает конституировать каждый момент жизни каждого человека. Человек не имеет возможности существовать за пределами поля. Даже когда он остается один, он является продуктом межличностных полей, в которых он появился и жил, и его опыт продолжает черпать смысл из полей, к которым он когда-либо принадлежал. Соответсвенно, в системе отсчета Салливана психотерапевт не может избежать создания поля с пациентом, а затем и участия в нем. Психотерапевтический опыт состоит в том, чтобы иметь возможность наблюдать природу своего участия в общении с пациентом и вмешиваться в процесс взаимодействия на основе этих наблюдений.

Д. Стерн написал несколько статей, посвященных теории поля в психоанализе, в том числе, - это статьи-ответы коллегам, в которых Стерн скрупулезно описывает отличие ИРП модели (или как ее еще называют, Североамериканской модели) от других моделей (Южноамериканской, созданной супругами Баранже и постБионианской теории поля (BFT), которую в современном психоанализе представляют такие известные современные психоаналитики, как А.Ферро и Д.Чевитарезе).

Первое и ключевое отличие ИРП, по Стерну,- это то, что поле включает не только психические репрезентации опыта, но и поведение участников, их действия, и их взаимодействия. Поле в ИРП модели - это и внутренее, и внешнее. И все эти компоненты формируют и переформируют поле. Поле - это нечто, что постоянно пересматривается ее участниками. Не только внутрипсихическая динамика, которую пациент и аналитик привносят в свои отношения, определяет их опыт друг с другом. Поле является уникальным творением, а не простым аддитивным сочетанием индивидуальной динамики; в конечном счете, именно поле определяет, что люди, которые находятся в процессе совместного созидания, могут иметь в присутствии друг друга. Именно поле определяет, что будет диссоциировано, и что будет сформулировано, когда воображение станет возможным и когда участники будут заперты в стереотипных описаниях своих взаимных переживаний. Каждый раз, когда один участник меняет характер своего участия в поле, возможности для опыта другого человека также меняются... Поле является единственным соответствующим контекстом. При этом Стерн отмечает, что все, что делают и говорят аналитик и пациент - это не только участие в поле, но и символическая репрезентация этих событий. Любой момент клинического взаимодействия можно рассматривать с любой точки зрения. Слова - это и символы сами по себе, продукты процесса, и действия, события, требующие участия. Терапевт движется от попытки понять отношение содержания сеанса к его процессу к попытке понять отношение процесса к его содержанию. В современной концепции ИРП важнейшим свойством поля является его динамическая, конститутивная функция. Именно поле формирует опыт и поведение его участников. В таком ключе меняется и взгляд на интерпертацию. Интерпретации являются результатом движения в межличностном поле, они открывают новую свободу мысли и чувства. Движение полей создается участниками совместно, без сознательного намерения. Как отмечает Д.Стерн, интерпретации на самом деле не создаются разумом аналитика независимо, а являются голосом поля.

В статье "Несформулированный опыт и реляционный поворот в психоанализе", 2019 г., Стерн пишет, что одним из определяющих факторов того, что он развивал свою теорию несформулированного опыта - была эмерджентность его собственного опыта. Возникающие свойства всего живого всегда очаровывали Стерна.

Эмерджентный характер опыта сталкивает нас с тем, что мы не можем предсказать или проконтролировать этот процесс, опыт приходит к нам сам. Все, что остается нам, - это либо принять этот опыт, либо отклонить его. Мы не знаем, что именно почувствуем или подумаем в каждый новый момент времени. Наиболее ярко феномены эмерджентности представлены в жизнеописаниях великих людей. Вот Дмитрий Менделеев видит во сне свою периодическую систему. Вот Рене Декарт идет по коридору, и вдруг ему в голову снисходит идея аналитической геометрии. Мог ли он знать минутой ранее, что эта мысль придет к нему в голову? Почему именно к нему, и именно в этот момент? Как мы знаем, сам Р. Декарт объяснял такие вещи Божьим провидением.

Д. Стерн различает два типа эмерджентности опыта. Эмерджентность в 1-м лице: когда человек находится наедине с собой и переживает определенные чувства и мысли в ответ на происходящее в окружающем мире, это то, что каждый нас испытывал, читая художественный роман, рассматривая полотно художника или слушая музыку, например. Второй тип эмерджентности - это эмерджентность в 3-м лице: это тот опыт, который возникает при встрече двух и более людей. Сюда можно отнести все те феномены, которые рождаются в поле.

Опыт - всегда сюрприз, мы его не приглашаем. Сознательные намерения здесь имеют мало отношения к процессу. Каждый, кто занимается психоанализом или иной психотерапевтической практикой, наверняка сталкивался с такой ситуацией, когда во время сессии с клиентом появляются чувства и мысли, которые могут казаться нам странными. Они словно загадка встают между нами (терапевтом и клиентом).

Иногда то, что приходит к нам, нам нравится, мы идентифицируем этот опыт как часть себя, мы чувствуем даже, что сами его создали. Но иногда это вовсе неприятные находки. И мы часто имеем дело с этим в своем кабинете.

Д. Стерн верит в то, что психоанализ и психотерапия - это эмерджентные процессы, процессы, которым присущи феномены возникновения: "Я считаю, что это лучшее описание клинических явлений. Все живое кажется возникающим. Я думаю об этом так: в каждый момент времени каждого из нас двое. Один живет настоящим моментом, а другой (всегда входящий в Бытие) сможет дать сознательное представление некоторой части действия этого живого момента, но что важно, никогда эти двое не становятся единым, даже, если оба принадлежат к одному самосостоянию. То есть, никогда тот, кто живет моментом, и тот, кто чувствует и может описать это "живое" не пересекаются во времени".

В этом месте размышлений Д. Стерна мы наиболее близко приближаемся к его теории несформулированного опыта. Мы можем жить бессознательно, следуя унаследованным ранее схемам и моделям, но в какой-то момент смысл происходящего может родиться в нашей голове. Произойдет это или нет зависит от множества факторов, случайных и неслучайных.

Исторической вехой в создании теории несформулированного опыта стала проработка Д.Стерном идей Г.С. Салливана о модусах Сознания, коих Салливан выделял три.

Прототаксис, самый ранний модус, он немного схож с «расцветающей и гудящей спутанностью», - таким Вильям Джеймс представлял состояние души в раннем младенчестве. В этом модусе все перемешано в едином первобытном когнитивном/аффективном бульоне. Нет отличий одного от другого. Салливан считал, что прототаксис редко можно наблюдать, когда младенчество уже прошло, разве что в психотических состояниях. Прототаксис можно соотнести с фрейдовским первичным нарциссизмом или «первичной плотностью» Левальда.

Но более всего Д. Стерна заинтересовали следующие два описанных Салливаном (Sullivan, 1940, 1953) модуса: паратаксис и синтаксис. В опыте паратаксиса в отличие от прототаксиса уже есть переживание "до и после", но при этом значение этого опыта не может быть уточнено. Значения в модусе паратаксиса Салливан назвал «приватными» и «аутистическими», Эти значения приватны в том числе и "для самого себя": то есть, человек не может артикулировать эти значения даже у себя в голове. При этом, по Салливану, для всех намерений и целей паратаксис необходим, как способ концептуализации бессознательного значения.

По Салливану (Sullivan, 1940, 1953), опыт паратаксиса – это форма, в которой существуют скрытые значения межличностных отношений. Салливан не использовал слово «перенос». Он предпочитал термин «паратаксическое искажение», под которым он понимал приписывание значений, которые не могут быть уточнены и которые, фактически, и не подозреваются тем человеком, которому эти значения принадлежат. Салливан предпочел «паратаксическое искажение» переносу, потому что не приписывал сказанному развития, сосредоточенного вокруг Эдипова комплекса, и он не был согласен с тем, что межличностная жизнь – компромиссное выражение конфликта между влечением и защитой. В то время в фрейдистской литературе перенос определялся в эдипальных терминах, и основные психоаналитические представления о переносе всегда крутились вокруг идеи компромиссных образований. Салливан хотел сохранить свободу формулировать искажения в терапевтических отношениях на основе того, каким был внутриличностный опыт пациента, не обязательно связывая себя необходимостью ссылаться на эдипальную динамику. Эта идея показалась Д. Стерну убедительной, и он ее принял.

Но только синтаксическая форма опыта – самая зрелая в схеме Салливана, и здесь мы приходим к идее, которая так глубоко вдохновила Д. Стерна на идею несформулированного опыта. Синтаксический способ – это контекстуально подтвержденный опыт, тот, который либо явно является публичным, либо мог бы стать публичным, если бы человек принял такое решение. «Публичный» в этом смысле не ограничивается доступностью знания о чьем-то опыте другому человеку. Чтобы опыт стал публичным, нужно также, чтобы сам человек имел доступ к своему опыту. То есть осмысление собственного опыта возможно лишь в той мере, в какой этот опыт организован в синтаксическом режиме. Таким образом, превращение опыта из паратаксического в синтаксический аналогично переходу от бессознательнного к предсознательному. В случае с паратаксичесим искажением перейти от паратаксиса к синтаксису – значит осознать ранее неизвестное значение отношений с другим человеком.

Анализируя идеи Г.С. Салливана, Д. Стерн пришел к выводу: когда мы обращаемся к несформулированному опыту как потенциальному, мы имеем в виду, что окончательная форма, собственно артикулирование опыта, всегда еще может определяться. Всегда есть пространство для маневра в том, какая именно форма проявится.

Развивая идеи Г.С. Салливана, Д. Стерн предполагает, что для того, чтобы психическое содержание было бессознательным, необходимо, чтобы нигде в уме человека не было его ясного значения.

В 1997 году Д. Стерн пишет: несформулированное – это еще не осознанное в отдельных и различных языковых терминах. Несформулированный материал состоит из смутных тенденций. Если ему будет позволено развиться до точки, в которой он сможет быть оформлен и артикулирован, это будет более ясный вид осмысленного опыта, который мы ассоциируем с совместно воспринимаемой словесной артикуляцией.

Как появляются значения?

В своих работах Д.Стерн предостерегает от обычно неверного понимания несформулированного опыта. Теория несформулированного опыта не является релятивистской; мы, люди, не свободны просто предложить любое определение несформулированного опыта по своему усмотрению. Почему? Потому что несформулированное определяется внутренними ограничениями того, чем оно может стать. Согласно философу- герменевту Гадамеру, чья работа значительно повлияла на теорию несформулированного опыта, реальность может быть узнана только посредством культуры, - или, в терминах, более близких к кабинету психоаналитика, посредством аналитических отношений.

Проиллюстрировать это может следующий пример, он передает идею ограничений того, чем может стать несформулированный опыт. Представьте, что вы видите сквозь туман освещенную фигуру. Это может быть темный силуэт, может, шести футов высотой и в пару футов шириной. Это может быть человек, или танцующий медведь, или даже шкаф с вещами, висящими с вашей стороны. Но это также может быть слон или автомобиль, и сказанное так было бы ложью или сумасшествием; такая интерпретация нарушила бы ограничения реальности, которые задают границы спектра допустимого понимания. Вот мы и подошли к сути вопроса. Если несформулированный опыт – это потенциальный опыт, которому может быть дано любое из множества определений, к которым он приводит (иногда их мало, иногда много, в зависимости от того, тесны или просторны ограничения реальности), тогда ключевой вопрос, который мы можем задать: что же определяет, какое из этих потенциальных определений станет окончательной осознаваемой формой?

Д. Стерн отвечает так: фактор, который определяет, какой потенциальный опыт будет оформлен в сознании, - это межличностный опыт, особенно в его бессознательных аспектах. То есть, именно непосредственный человеческий контекст между пациентом и аналитиком определяет, что они испытают в присутствии друг друга.

Благодаря Г.С. Салливану и другим (Гадамер и Мерло-Понти – возможно, главные из них) теория несформулированного опыта начиналась со специального акцента на языке (работа 1997 года).

Сегодня природа демаркации между сформулированным и несформулированным опытом, по Стерну, несколько иная. Это направление мысли Д.Стерн представляет и объясняет в своих статьях и книге 2019 года. Сегодня демаркация не обозначается присутствием или отсутствием вербальной экспрессии. Текущее понимание Д. Стерна таково: правильный критерий формирования - это тот факт, может ли опыт быть принят "как Я или что-то мое", и поэтому может пригодиться для спонтанного построения жизни. Этот критерий позволяет формированию опыта быть вербальным или невербальным процессом, и оформленный опыт может быть либо вербальным/ артикулированным, либо тем, что Д.Стерн называет, - невербальным/ реализованным.

Процесс формулирования опыта предполагает:
- ожидание
- активную позицию открытости (Curiosity) .

"Мой несформулированный опыт пускает щупальца в мое сознание", - так Д. Стерн метафорически описывает процесс перехода опыта из несформулированного состояния в оформленное. Если пытаться форсировать этот процесс, не иметь терпения и быть закрытым, то все может превратиться в интеллектуализацию, а сам опыт при этом так и не обретет форму.

1. В теории несформулированного опыта понятие «вытеснение» заменяется «диссоциацией».
2. "Если разум воспринимается в терминах несформулированного опыта, модель защиты должна быть переосмыслена как диссоциация. Под диссоциацией Д.Стерн подразумевает поддержание опыта в его несформулированном состоянии по бессознательным защитным причинам. Бессознательное содержание не искажается и не скрывается, как в моделях, делающих упор на вытеснении. Скорее, основная защита заключается в том, чтобы НЕ создавать опыта. [...]
3. Чтобы опыт был диссоциирован, нужно, чтобы он был изолирован от того, что Салливан называл селф-системой. Позднее он обозначал такой опыт как «не-я», - термин, взятый у Бромберга (Bromberg, 1998, 2006, 2011) и «я» (Stern, 1983, 1997, 2010, 2015).

Такое понятие диссоциации имеет целью контрастировать с вытеснением: вытеснение – это защитный процесс, в котором существующее в психике значение искажается или скрывается. В диссоциации, напротив, динамически значимый опыт поддерживается в несформулированном состоянии. Д. Стерн развивает взгляды Г.С. Салливана (Stern, 1983, 1997), испытавшего влияние Эрнста Шахтеля (Schachtel, 1959), и приходит к следующей формулировке: защита – это способ избегания развертывания собственного любопытства или воображения, так что у человека просто нет необходимой мотивации для создания соответствующих смыслов.

Конечно, не весь несформулированный опыт является диссоциированным, потому что в этой системе координат весь сознательный опыт развивается из предшествующего, несформулированного состояния. Но весь диссоциированный опыт является несформулированным.

Может ли в такой системе координат вытеснение сосуществовать с диссоциацией? Ответ Д. Стерна – нет. Понимание диссоциации, имеющее источник в теории несформулированного опыта, вырастает из представления о психике, которое несопоставимо с понятием вытеснения, потому что вытеснение имеет отношение к репрезентациям, то есть, полностью оформленным понятиям.

Двое живущих в каждый момент в каждом из нас

Сколько бы времени ни проходило между жизнью и репрезентацией, наш опыт является, по Д.Стерну, несформулированным (Stern, 1983, 1997), существующим в состоянии потенциала. Слово «диссоциация» используется в этой системе координат для обозначения процесса, посредством которого психическая боль приводит к задержке между жизнью и представлением (такая задержка может быть растянута во времени на долгие и долгие годы), так что опыт должен оставаться несформулированным по защитным причинам (Stern, 1997, главы 6 и 7). Диссоциация — это всегда присутствующая возможность для любой личности, хотя, конечно, чем больше травм человек перенес, тем чаще представление своего опыта самому себе кажется невыносимым — и, следовательно, тем чаще удлиняется разрыв между жизнью и знанием. В таких случаях, поскольку часть разума, которая осуществляет жизнь, недоступна для остальной части личности, изолирована от чувства себя, не может быть никакой репрезентации.

Неизбежное существование разрыва между жизнью и знанием, даже когда психическая боль не особенно сильна и поэтому задержка непродолжительна, означает, что мы никогда точно не знаем, что мы делаем, думаем и чувствуем, или что мы собираемся сделать, думать или чувствовать. В этом смысле жизнь и ее опыт являются постоянным сюрпризом. Это верно для каждого из нас индивидуально; но если добавить к этой неопределенности тот факт, что наша способность предвидеть опыт другого по крайней мере так же ограничена, как и наша способность предвидеть свой собственный; а затем попробовать представить, как соединяются эти два непредсказуемых источника субъективности (как на каждого из нас влияет "влияние другого"), тогда сама жизнь и ее реперзентация предстанут на новом уровне сложности; тогда может появиться некоторое представление о возникающих свойствах межличностного поля. Возможности межличностного поля безграничны, признание этого факта захватывает дух. Поле — это вещь бесконечной тайны.

Новый сознательный опыт непрошен (Stern, 1990). Оно проникает в наши умы и тела без сопутствующего осознания усилий или воспоминаний о процессе; средства, с помощью которых мы его создаем, недоступны нашему контролю. У нас нет доступа к тому, что нам понадобится для построения феноменологического объяснения происхождения опыта, который мы создаем.

Наша цель в ослаблении более мягких ограничений поля такая же, как и наша цель в работе с диссоциативным разыгрыванием: мы хотим сделать все возможное, чтобы осознать, а затем ослабить ограниченное взаимодействие, тем самым способствуя терапевтическому действию путем раскрытия потенциала. Наша связанность служит сосудом для непрошеного. Ослабление связанности является возникающим качеством самой связи, невозможно заранее определить технику для ее достижения. События возникают внутри аналитических отношений таким образом, что их просто невозможно предсказать. И поэтому мы почти никогда не можем точно описать, что нужно сделать для расширения свободы отношений. Такие эпизоды могут поощряться нашей открытостью неожиданному (открытостью, которая всегда и обязательно является лишь частичной), но возможно только это. Не может быть никакой предписывающей теории техники. Мы делаем все возможное, чтобы быть открытыми удивлению. Мы обращаем внимание на аффективные препятствия и раздражения и позволяем себе чувствовать клиническую связь настолько глубоко, что ее тонкие возможности для роста влияют на нас способами, которые мы даже не обязательно формулируем в стольких словах. Наше эмоциональное участие и вдумчивое изучение собственного опыта — это все, что мы можем внести.

Д. Стерн считает, что для пациентов самыми запоминающимися моментами психоаналитического лечения редко является содержание интерпретаций аналитика. Запоминается другое - ощущение того, что их понимают. Интерпретации наиболее значимы не только из-за того, что они говорят, но и потому, что каждая из них является свидетельством того, что аналитик, который обычно становится кем-то очень значимым для пациента, знает пациента больше, чем они знали моментом ранее. Доктор Стерн называет этот процесс «свидетельствованием» (Stern, 2009, 2022). В результате пациенты не только знают и чувствуют — они также «знают и чувствуют то, что знают и чувствуют». Они могут почувствовать свою роль в создании собственного опыта. Результатом такого терапевтического действия является то, что пациенты овладевают собой, приобретают агентность в присвоении опыта.